Значит, какая-то вероятность всё же есть.
— Знаешь чего, господин? — Гармай наконец ослабил хватку. — Неправильно ты сказал. Когда любишь, то и решать можешь. Потому что ни капельки не сомневаешься. А ежели сомнения есть, значит, и любовь малость того… с червоточинкой.
— Ладно, проехали, — вздохнул Алан. — Успокойся, вот он я тут, и никуда от тебя не денусь, глупостями голову не забивай. И вообще, чего вцепился, поесть не даёшь!
И правда, каша успела остыть.
12
Не спалось. Никакой тебе ночной прохлады — жара, та же самая, что и днём.
Разница, во всяком случае, неощутима. Вроде и комната уже не в дебрях дома, без факела, который, между прочим, не только светит, но и греет — а всё равно покрываешься липким потом. Из настежь раскрытого окна горницы не льётся никакой живительной прохлады — лишь бледноватый лунный свет. Серп зреет, скоро уже до половины толщины доберётся. А когда тётушка уехала — был тонюсенький ломтик, словно мармеладная лимонная долька — не сама зеленовато-жёлтая лимонность, а её оранжевый ободок.
Трудно жить в мире, который на тысячи лет не дорос до мармелада. И дорастёт ли когда-нибудь? Развития почти и нет… да, конечно, за четыре тысячи лет что-то изменилось… научились плохенькую сталь выплавлять, судоходство какое-никакое… хоть и вдоль берегов плавают, но всё-таки уже не рыбацкие лодчонки, а здоровенные шхуны и галеры… да и светская культура появилась… все эти мудрецы и поэты Высокого Дома, да, кстати, и в Гуирситахали… хотя тут порой задумаешься, может, лучше бы там как в Ги-Даорингу было…
В общем-то, оно и понятно — в насквозь языческом мире прогресс немыслим. Всё по традиции, по старинке, как дедами завещано, и боязно новшествами богов обидеть.
Конечно, политеизм здесь, особенно в Высоком Доме, выдохся. Не Шумер, явно не Шумер… да, в общем, и не Египет с Вавилоном. Высокий Дом — тот явно в сторону Рима эволюционирует, Ги-Даорингу похоже на ацтеков, а Гуирситахаль… вот это более чем странный и неприятный исторический казус… если только не сказать «опухоль». Нет, здорово всё же, что здешние корабли неспособны пересекать океаны… а то бы и Высокий Дом заразу подхватил… и в здешних школах для юношества изучали бы хитрую науку «шимаридайи» — как превратить человеческую жизнь в ад, не причинив, однако же, ни малейшего вреда телу… Ги-Даорингу тоже не сахар… но тут хотя бы культурного влияния можно не опасаться… тамошний яд очень уж не сладок…
Алан тихонько, стараясь не разбудить Гармая, вышел из горницы, прошёл извилистым коридором мимо старухиной «приёмной», мимо кухни — и вышел на крыльцо.
Ходить получалось без особого труда. Кололо слегка в левом боку, ныл тазобедренный сустав — но это вполне терпимо. Ещё немного, и можно было бы отправляться в путь.
Но сначала необходимо дождаться тётушку.
Как-то всё странно и быстро получилось. «Скоропостижно» — сказала бы Ольга Николаевна, заведовавшая их кафедрой, когда свежеиспечённый кандидат наук Ёлкин приступил к обучению несознательной студенческой молодёжи. Язвительная была тётка… впрочем, почему «была»? Она и пенсионного-то возраста сейчас не достигла, до декана доросла… «гроза-заноза». Чем-то, кстати, смахивает на тётушку Саумари… или та на неё.
Нет, странно, странно. Какой-то загадочный больной в северных лесах Ноллагара, от которого пришёл сумрачный юноша и долго шептался о чём-то со старухой.
Длительный отъезд — на луну или на две… Уж не связано ли это как-то с «Синей цепью»? Тётушка скрытная, делится лишь той информацией, какую считает нужной.
Впрочем, ночные гости как две недели назад растворились во тьме, так до сих пор и не проявлялись. Конечно, расслабляться не стоило. Ясное дело, выжидают. Уж не напали ли они на старуху по дороге? А может, та вызвала огонь на себя, отвлекла их внимание от «вестника Бога Истинного»? Маловероятно. Тётушка вполне себе на уме, глупым героизмом, надо полагать, не страдает и на амбразуру не полезет. Не то что некоторые…
Он поднял глаза, всматриваясь в завалившийся на бок лунный серп. Здешняя луна слегка крупнее земной, но значительно ярче. Процентов на сорок… Несколько иной минеральный состав, альбедо повыше будет… В общем, внушительная луна. Местный эталон красоты, кстати.
Та девушка, Илазугги, тоже более чем вписывалась в здешний идеал красавицы. Имя соответствовало — на здешнем наречии, алгойни, «ила» как раз и было луной, а «зугги» означало «подобно». Луноподобная Илазугги. Сколь же ей тогда было? Вряд ли больше шестнадцати. Совсем ещё ребёнок…
Алан хрустнул пальцами, расправил спину, вновь посмотрел в равнодушное лицо луны. Все луны равнодушные… что им человеческие беды.
— Господин, — тормошила его Анигидах, — беда, господин. Пойдём скорее!
Анигидах, немолодая уже тётка, была рабыней высокородного господина Миусихару, начальствующего над городской Карательной Палатой, проще говоря, местного судьи.
Худая, некрасивая, с плоским как блин лицом, она напоминала мышь. Такая же тихая, такая же пугливая, такая же упрямая. На собраниях общины она появилась месяца через два после его прихода в Хагорбайю. Сейчас уже Алан не помнил, кто именно её привел — вроде бы жена водоноса Огайями. Поначалу она слушала молча, никак не выказывая своего отношения к проповедям, потом дело пошло, и к зиме она пожелала принять крещение. По созвучию имён крещена была Анной. И после уж усердно посещала беседы — как и те импровизированные мирянские богослужения, за которые — Алан это знал совершенно точно — ему придётся ответить перед лицом Божиим. Говоря откровенно, капустники какие-то получались.
К весне Анна-Анигидах привела с собой молодую девчонку — хоть сейчас на конкурс красоты «мисс Хагорбайя». Девчонка пугливо жалась, не задавала вопросов и только пожирала его огромными карими глазами.
— Ты хоть знаешь кто это, господин? — просветил его ночью всеведущий и всеслышащий Гармай. — Это ж городского судьи дочка, господина Миусихару. Как бы беды не стряслось… отец-то её суров будет. Ежели прознается…
— Ну, коли уж Господь её привёл к нам, то на Него и надежда, — наставительно возразил Алан. — Положись на Бога и не волнуйся понапрасну.
Но у самого и кошки на душе поскребли, и собаки. Если этакий папашка узнает, куда бегает по ночам его единственная дочурка… худшего врага из местных и пожелать нельзя. Но не прогонять же девочку.
А девочка втянулась. Девочка готова была часами слушать истории из Житий святых — Алан как мог пересказывал их, делая поправку на местные реалии. Девочка мечтала о крещении, но смирилась с необходимостью долгой подготовки. Девочка, в конце концов, оказалась очень даже неглупой — ей были интересны богословские тонкости, она задавала правильные вопросы и не удовлетворялась дежурными ответами. Она молилась настолько просто и искренне, что Алан завидовал ей белой завистью — у самого так никогда не получалось.
— Знаешь, Алан, — порой откровенничала она, — когда к нам из твоей Терры приедут священники и монахи, я, наверное, тоже в монахини пойду. Отец меня замуж прочит… за Уигамихи, сына начальствующего над налоговой палатой. А этот Уигамихи… даже говорить не хочется. Как подумаю, меня тошнить начинает.
— Не накручивай себя, девочка, — внушал ей Алан. — Сказано ведь — «жена спасётся чадородием». Твои страхи — это, извини, возрастное. Так все девочки говорят…
— Ну уж и все, — хмыкнула она. — Подруга моя Иссиатури только о замужестве и думает. Ей даже всё равно, за кого, лишь бы не урод был, и с деньгами…
— А кроме того, не забывай, что Господь велел быть в послушании у родителей.
Если, конечно, они не требуют того, что несовместимо с верностью Господу нашему.
Но замужество-то совместимо. Сказано Самим Богом — «оставит человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью». И вот ещё о чём подумай.
Нескоро к нам из моей земли священники с монахами доберутся. Очень уж она далека, и добраться сложно… да и другие трудности есть. Может, пройдёт дюжина лет. А может, и дюжина дюжин. Всей твоей жизни не хватит. Ты хочешь подражать святым девам, о которых я рассказывал, и это само по себе похвально. Только ты учитывай, что там жизнь совсем другая была. Была Церковь, были монастыри… было куда уйти. А в Высоком Доме пока что и некуда. Вот мы, общество наше в Хагорбайе — это как раз и есть зародыш Церкви. Семечко, посаженное в добрую землю… но ещё не пролились дожди, не взошли ростки… а тебе уже плодов вкусить захотелось…